— Михаил Владимирович, в какой стадии сейчас находится процесс восстановления РУСАДА?
— Процесс начался с апреля, когда WADA направило в РУСАДА план восстановления. И план этот состоит из двух частей.
В первую очередь — это выполнение критического требования о передаче аутентичной базы данных Московской антидопинговой лаборатории. Если оно не выполнено, прописываются последствия. Те самые, которые наложены на нас решением суда — выступление спортсменов в нейтральном статусе, невозможность проводить на территории России крупные международные соревнования и так далее. Это именно последствия, а не санкции, как многие их называют. Потому что подписанты Всемирного антидопингового кодекса связаны договорными обязательствами, и с юридической точки зрения, нарушение подписантом условий и требований влечет за собой именно договорные последствия.
— А в чем разница?
— Разница в том, что санкции могут налагаться один раз, а вот договорные последствия могут быть бесконечными, до выполнения обязательства. Допустим, дается время на выполнение обязательства. Если оно не выполнено, это WADA дает свою оценку и выносит резолюцию. Сторона может не согласиться, дело снова может быть отправлено на рассмотрение в Спортивный арбитражный суд. Снова дается срок на выполнение обязательств. И по кругу. Как я уже сказал, последствия могут быть бесконечными.
— И в какой стадии находится выполнение того самого критического условия?
— Здесь не все зависит от РУСАДА. Мы тут выполняем функцию передаточного механизма. К нам приходят запросы от международных расследователей, и стоит пометка: «Пожалуйста, направьте в компетентные органы». Мы направляем: в Московскую лабораторию, в Следственный комитет и министерство спорта. Мы делаем все возможное, чтобы пройти этот путь. И глава WADA Витольд Банька на недавнем открытии сессии МОК в Токио подчеркнул, что работа идет. Тут от нас зависит только выплата денежных штрафов и компенсации WADA. Половину этих сумм мы погасили, потому что у них было срок до марта. Половину — а это затраты WADA на расследование в размере одного миллиона и 270 тысяч долларов — будем запрашивать и погашать. На погашение этого долга дается два года.
— Вы сказали, что план восстановления состоит из двух частей...
— А вторая часть — это мониторинг нашей деятельности: тестирование, образование, расследование. По запросу WADA мы отчитываемся и дальше будем отчитываться по этим направлениям. Нам даны рекомендации, как улучшить что-то в плане образования и в других сферах, и мы постоянно с этими рекомендациями сверяемся. Это помогает. Когда сверяешься, то можешь быть уверен, что делаешь что-то правильно. И если где-то делаешь неправильно, можно исправить.
— Куда сейчас отправляются пробы?
— В иностранные лаборатории, которым мы доверяем. В принципе, в этой ситуации нет ничего страшного. Есть страны, у которых никогда и не было своих лабораторий. Может быть, в своей лаборатории это стоило бы чуть дешевле, но как показывает практика, цены примерно одинаковые. Экономическая выгода была бы небольшая.
— Сколько стоит одна проба?
— Сейчас, в среднем, 35 тысяч рублей. От момента отбора до результата лаборатории.
— Мы снова вляпались в историю с мельдонием — наших гребцов дисквалифицировали. Почему это продолжает происходить? Почему люди снова попадаются на мельдонии, про который уже знать должны все?
— Это рациональному объяснению не поддается. Мельдониевый кризис был самым громким и болезненным в рамках общего допингового кризиса. И казалось бы, если человек переживает, он все равно запомнит, что этого делать нельзя. Поэтому почему это происходит сейчас, непонятно. У нас есть образовательная функция, и мы делаем все, что от нас зависит. Отдел образования у нас бесконечно в пути или бесконечно в зуме. Но невозможно никого насильно научить, можно только научиться. Можно десять раз повторять одно и то же, но если человек не хочет запоминать, он не запомнит. Но наша позиция такова, что по-прежнему настойчиво нужно говорить о запрещенных веществах, и верим, что пройдет время и люди запомнят. С другой стороны, у нас примерно 650 тысяч спортсменов, которые попадают в зону нашего внимания. Для такого объема, конечно, требуются ресурсы больше раза в полтора — и людские, и финансовые.
— То есть вам просто не хватает людей?
— Мы охватываем по максимуму весь спорт, все федерации, но все-таки хочется расшириться. Чтобы становиться лучше не для отчета, а для самих себя.
— Почему спортсмены, которые закончили карьеру, продолжают тестироваться РУСАДА? Сразу вспоминается громкий скандал с фигуристкой Марией Сотсковой. Выглядело так, словно только в РУСАДА не знали о том, что она закончила со спортом.
— Если спортсмен завершает карьеру, он должен уведомить нас об этом. Всего лишь одним письмом: я закончил, не тестируйте. До момента исключения из пула он считается действующим спортсменом, и нужно юридическое обоснование, чтобы мы его исключили. В этой связи мы в полной мере выполняем требования и стандарты по тестированию Всемирного антидопингового кодекса. Пока от спортсмена нет заявления, он остается в пуле. И мы не имеем права не тестировать его. Если мы не будем его тестировать, то нарушим норму. А если мы не будем следовать требованиям, процесс восстановления РУСАДА не будет завершен никогда. Мы не отслеживаем СМИ, это не относится к нашей операционной деятельности. Мы ориентируемся на юридический факт: на заявление. Факт завершения карьеры — это не слова в СМИ. Юридически — это заявление спортсмена.
— Как проходило тестирование в пандемию?
— У нас была довольно тяжелая адаптация к пандемии. В самом начале мы действовали по довольно сложному протоколу, фактически был простой в первые два месяца. Половина сотрудников сидела по домам и теряла квалификацию. Та часть, которые были задействованы, носили противочумные костюмы, и это было крайне тяжело летом. Они страшно жаловались, что в таких условиях действовать невозможно. Мы сверялись с Роспотребнадзором, и в итоге внесли коррективы. Договорились с Роспотребнадзором об использовании масок, шапочек, перчаток, бахилы и легкие медицинские одноразовые халаты. Стало полегче. Тем более, процедура взятия проб изначально приспособлена к таким ситуациям, она не очень контактная. И начали спешными темпами в сентябре наращивать тестирование. В конце августа у нас был абсолютный минимум по взятым пробам. Мы тогда были близки к тому, чтобы не выполнить программу и оказаться в числе отстающих. Но в к концу года вышли на хороший уровень. Охватили все виды спорта. И именно потому, что мы показывали такую дееспособность, WADA, несмотря на сложное судебное разбирательство, оставило нам все операционные виды в качестве некого аванса доверия. У нас не отобрали тестирование.
— А почему в августе могли бы не выполнить? Разбежались допинг-офицеры?
— Нет, допинг-офицеры присутствовали. Просто у людей разная способность запоминать процесс отбора проб. Даже те, кто феноменально знал процедуру, просидев дома месяц-другой во время локдауна, могли эти знания растерять и начать делать ошибки. Мы с этим действительно столкнулись, и нужно было переаттестовывать и вводить в строй заново. Если ты допустишь ошибку во время взятия пробы, то это будет уже несоответствие стандарту и результат не будет засчитан.
– Переаттестация и все необходимые атрибуты тестирования в условиях пандемии — все это дорого обошлось?
— Безусловно, цена выросла. К тому же прошлым летом был дефицит средств защиты. В любом случае, это наложило изменения и на процедуру. Мы очень подробно расписывали ее, вплоть до того, когда именно офицер должен надеть перчатки, когда халат и так далее. Но мы подстроились под это и уже не обращаем внимания. Процесс идет, и мы выполнили громадный объем работы, обеспечив тестирование на отборочных соревнованиях к Олимпиаде. Тем самым обеспечили участие в Олимпийских играх в том числе.
Подписывайтесь на канал "МК-Спорт" в Telegram и получайте первыми новости, статьи и фотогалереи о спорте и спортсменах!
